Елена Ляпота - Все, что смог [СИ]
Златарев стремительно зашагал вперед, не обращая внимания на боль, и вскоре нашел ее — Марину Мельник, привязанную к стойлу, словно лошадь.
Марина была абсолютно голая, грязная. По всему телу красовались ссадины и кровоподтеки. На бедрах у нее видны были полупрозрачные потеки — прямое свидетельство того, что с ней делали эти мужики.
Златарев отвязал ее от стойла и нежно прижал к себе. Марина тихо плакала и цеплялась за него, словно кошка.
За спиной показался Тубольцев. Он деликатно отвернулся, сбросил с себя футболку и протянул Златареву. Затем поднял с пола широкое полотенце и тоже отдал его напарнику.
Марина с трудом оделась. Пальцы ее затекли и отказывались слушаться. Ее раздирали совершенно противоречивые чувства: она испытывала облегчение, радость оттого, что все кончилось, и было до ужаса стыдно, что Алексей Златарев увидел ее такой: жалкой, избитой, изнасилованной. И этот кошмарный запах, которым пропиталась каждая клеточка ее тела…
Златарев поднял ее на руки и понес к выходу. Во дворе он усадил Марину на заднее сидение «Калины», а сам подошел к пленникам, лежавшим на земле вниз головой.
— Кто первый? — спросил он и, не дождавшись ответа, начал пинать их ногами, что было силы.
Никто не пытался его удержать. Тубольцеву были понятны его чувства. Ребятам, не знавшим о его отношениях с Мариной, казалось, что Златарев немного тронулся умом. Мокрухи и последующей возни с трупами никто не хотел. А при таком рвении немудрено и перебить какой-нибудь важный орган.
Но Златарев отдавал себе отчет в собственных поступках. Утолив первую волну ярости, он остановился и вернулся к Марине. На лице у нее была написана благодарность и еще кое-что, чего Златарев предпочел не замечать.
Они закинули связанных в багажник, разбрелись по машинам и уехали, оставив позади злополучную ферму и связанные с ней тягостные мысли.
Тубольцев по-прежнему жалел собаку и думал о Насте.
Марина с чувством прижалась к груди Златарева и, стараясь не дышать ему в лицо, еле слышно попросила:
— Лешенька, скажи, что ты меня любишь…
Златарев предпочел промолчать. Он положил ладонь на ее волосы — жесткие и липкие от грязи, и легонько погладил.
— Это из-за того, что меня насиловали? Скажи, теперь я тебе противна.
— Нет, конечно, успокойся.
— Тогда скажи, что ты меня любишь.
— Не могу.
— Почему?
Златарев долго медлил с ответом. Он действительно не знал, что ответить на этот вопрос. Марина по-прежнему была ему дорога. Он все так же готов был грудью защищать ее жизнь. И противно ему вовсе не было. Наоборот, жалко ее до глубины души.
Но самого главного уже не было. Чувства любви. Оно ушло куда-то, не выдержав предательства, и спрыгнуло с моста, разбившись вдребезги.
Златарев ее больше не любил, но не мог ей сегодня сказать об этом. Не сейчас, когда Марина в таком состоянии. Он не скажет ей об этом и завтра.
Завтра он просто уйдет.
Глава 9
Сегодня он закончил раньше обычного. Уложив гитару в чехол, Чеченец привычным движением закинул его за плечи и поднялся по ступенькам из метро.
На улице было довольно жарко. Прохожие, спешившие по своим делам, и просто бесцельно слоняющиеся, то и дело останавливались у киосков, чтобы купить прохладного сока или газировки из холодильников. У одного из таких киосков Чеченец остановился и стал ждать.
Он умел ждать. Это умение он пронес через всю свою недолгую жизнь. Купив хот-дог, не столько от голода, сколько от желания занять чем-нибудь руки, Чеченец отошел в спасительную тень деревьев. Отсюда ему хорошо был виден зал игровых автоматов. Тот самый роковой зал, который по стечению обстоятельств оказался последним местом, где побывал Антон Добролюбов в этой жизни. Если, конечно, не считать метро.
Чеченец знал, что он должен скоро появиться. За последние месяцы он стал частым гостем в игровом зале, впрочем, наркоману не привыкать. Одной зависимостью больше, и в конечном итоге, человек уже полностью принадлежал не себе — своим неконтролируемым порывам.
Он появился совсем скоро, и настроение у него было не из лучших. Но Чеченцу было глубоко плевать на его настроение. Сегодня он сделает первый ход в этой игре.
Изнывая от жажды, Матвей подошел к киоску и купил пакет яблочного сока. Но то ли сок действительно оказался прокисшим, то ли Матвею не терпелось поскорее найти для себя козла отпущения, но он затеял скандал с продавщицей киоска, а после злополучный пакет был пущен в ход вместо тяжелой артиллерии.
Продавщица хорошо запомнила Матвея, Чеченец в этом не сомневался. Вообще, Матвей производил неизгладимое впечатление на каждого, кому не повезло с ним столкнуться. Эта молоденькая девушка еще легко отделалась, вытирая стекла витрины от липкого сока. Могла бы запросто схлопотать по морде.
— Эй, кусок дерьма, — окликнул Матвея Чеченец, — Руки чешутся покалечить кого? Или дурь больше не вставляет? Деньжат подкинуть, что ли? Только денег у меня нет. А вот мыло с веревкой всегда найдутся.
— Ты это мне, урод? — опомнившись от неожиданности, спросил Матвей, и глаза его заблестели нездоровым блеском.
— Нет, сосне, что возле тебя. Хотя — какая разница. Мозгов одинаково.
Чеченец откровенно нарывался, и Матвея это начало выводить из себя. Он и так достаточно паршиво провел день, проигравшись всухую на автоматах, а денег взять неоткуда. Теперь это мясо недобитое вздумало ему хамить! Да он ему в два счета руки-ноги переломает, и жалеть не будет. Наоборот, повеселится. Душу свою грешную отведет.
— Ты че несешь, блин? Я те щас пасть порву, как Тузик тряпку!
— Гляди, Матвей, да ты никак целое предложение выговорить смог. Вот что значит эволюция придурков на планете Земля. Ты часом не облучился где?
— Ну ты попал!
Матвей заревел, что взбесившийся конь, и двинулся на Чеченца. Он начал колотить того по голове, лицу, норовил сорвать с ноги протез. Чеченец то подставлял бока, то ловко увиливал от ударов. Сам он не пытался защищаться. Главное, чтоб побольше свидетелей подтвердили, что Матвей сам драку начал. И бил нещадно. Слава богу, зевак вокруг было — хоть отбавляй. И если на разговор их мало кто обратил внимание, то драка говорила сама за себя.
Только бы этим полусонным придуркам пришло в голову вызвать милицию!
Наконец, Чеченцу надоело быть грушей для битья. Он с силой оттолкнул от себя Матвея и заковылял прочь, к небольшой рощице, за которой белели стены заброшенного, еще с тех далеких советских времен, туалета. Сразу за туалетом, который несмотря на нерабочее состояние по-прежнему использовался по назначению, находился небольшой пустырь, еще с прошлого года заваленный строительным мусором. Там обычно ошивалось мало народа. Повсюду стояла вонь испражнений, и стаями кишели насекомые.
Туда-то и направился Чеченец. Оглянувшись, он увидел, что Матвей помчался за ним, и удовлетворенно улыбнулся. Затем Чеченец позволил себя догнать и даже сбить с ног — все для той же публики. Потом поднялся и припустил сильнее. Наконец, они оба скрылись за кирпичными стенами туалета.
— Что, мразь, а я ведь тебя сейчас задушу! — злорадно заявил Матвей и начал заходить к нему сбоку, вытянув руки перед собой.
Но Чеченец недаром служил в армии и слыл в числе лучших. Теперь, когда зрителей не было, он ловко ухватил Матвея за ладонь, сжал ее до хруста, а когда тот заорал благим матом от боли, сделал подсечку и опрокинул на пол. Матвей упал, что мешок с мукой, прямо на живот. Чеченец проворно вскочил ему на спину и скрутил ему руки в замок.
— Теперь полежи, тварь!
Чеченец нащупал на шее у Матвея точку, легонько нажал ее, и тот вырубился. Потом Чеченец осторожно похлопал по его одежде, карманам, наверное, искал какое-нибудь оружие: нож или кастет. Не найдя ничего, Чеченец вытащил у себя из-за пояса травматический пистолет и наставил на Матвея. Потом снова нажал на точку на шее. Матвей потихоньку начал приходить в себя и разразился отборным уличным матом.
Чеченца всерьез интересовал вопрос: вызвал ли кто-нибудь милицию? Однако судьба бродяги мало волновала прохожих, наблюдавших, как его избивает здоровый и сильный мужик. Решив не надеяться на авось, Чеченец достал мобильный и вызвал милицию сам.
— Какого хрена, придурок? — заревел Матвей, — Тебе жить надоело?
— Мне — нет, — ответил Чеченец и легонько ткнул Матвея дулом в подбородок, но когда тот попытался вырвать пистолет из его рук, убрал оружие с поразительной ловкостью.
— Пристрелить, что ли, хочешь? — спросил Матвей, — Или поиграть задумал? Знай, я тебя на части порву и бездомным собакам по кусочку скормлю.
— Ты сам скоро будешь, как собака, — прошептал Чеченец, — Мертвечину жрать. Только не моими руками. А своими собственными, по локоть в крови.
